Содержание
Бах-Бузони  Чакона
Р.Шуман  Симфонические этюды
Й.Брамс  Вариации на тему Паганини
Ф.Шопен  Соната №3, h-moll
Н.Мендыгалиев  Поэма-легенда о домбре

Жания Аубакирова:
О Чаконе
Выбор произведений репертуара – всегда важная и сложная задача. Чаще всего ты мечтаешь сыграть что-то, а руки «не доходят», хотя есть какая-то детская влюбленность в определенные произведения, не проходящая с годами. Чакона, грандиозная по силе экспрессии и совершенная по конструкции, из их числа. В работе над таким произведением испытываешь редкое чувство страсти, одержимости, оно начинает приходить во сне, звучать, когда ты занимаешься чем-то другим, начинает «мучить». Я так довольна, что в моем репертуаре есть это великое произведение. Играя это произведение, я словно получаю «защиту» в жизни. Оно навсегда становится другом и учителем.

О зале Гаво.
Играть в таких залах психологически труднее, потому что знаешь, что он пропитан духом великих исполнителей, композиторов. Ведь в этих стенах в XIX веке творили Лист, Шопен, Шуман, Брамс, а в XX-м – практически все великие пианисты, скрипачи, виолончелисты…
Зал словно спрашивает «А ты имеешь право здесь играть? Сможешь ли?». Удивительное в нашей профессии: по жизни испытываешь широкую амплитуду ощущений, от отчаяния до восторга, от неожиданной радости до печали. Эмоциональный механизм привыкает к перегрузкам и развит до совершенства – то есть все эмоции, как в детстве. Этот своеобразный экстрим – неотъемлемая часть профессии. На тебя не работают ни авторитет, ни опыт, ни мастерство. Все нужно доказывать как в первый раз, снова и снова.

О Шумане
Всегда много рассуждала о Шумане. Его, на первый взгляд, простые произведения – это сокровищница прекрасных духовных порывов, моментов истины. У композитора, интеллектуала и эстета, – богатейший фортепианный репертуар. Потрясающий образный мир, калейдоскопическая смена настроений, изысканная фактура – провоцируют, интригуют, завораживают. Музыка Шумана фантастична и причудлива, увлекательна и событийна, полна волшебных грез. Однако, часто мне кажется, что я уязвима при исполнении его произведений, слишком уравновешенна, не хватает природной нервности.

О Симфонических этюдах
Всегда была согласна с мнением, что рояль – король инструментов, заменяющий целый оркестр. Когда играю фортепианные вариации Шумана, чувствую себя реальным дирижером, под руками которого – возможности симфонического оркестра.
Есть понятие божественные шумановские длинноты – и я сознательно иду на нарушение стройности формы, чтобы насладиться общением с этими дополнительными чудесными эпизодами. В музыке нет абсолютной истины. Игра – это всегда варианты, соединения творческих энергий личностей композитора и исполнителя.
Все время присутствует неуловимое осознание «всемогучести ребенка», настолько ярко, при всей трагичности произведения, выражено игровое начало. И это доставляет неимоверное удовольствие.

О Брамсе
Всегда была очень расположена к этому композитору. Потому что люблю рассуждать, анализировать, сама для себя находить вопросы, задавать их и искать ответы, открывать какие-то истины. Брамсу удается без лишних средств, без намеренного фортепианного блеска, особых фортепианных удовольствий от фактуры говорить о самом-самом важном для меня, и, наверное, для всего человечества, хотя оно такое многообразное…
Мне важно, что в произведениях Брамса я чувствую, как и миллионы других людей, единомышленника. Мне хочется думать, что, возможно, у меня брамсовский тип пианизма – с его фактурой, его реакциями, его интонациями.

О Вариациях на тему Паганини
Вариации на тему Паганини – произведение наивысшей технологической сложности. Оно в моем репертуаре с юности. По своей природе, я не очень люблю виртуозные произведения: их надо так долго отрабатывать, мне бывает скучновато, я не люблю повторять произведения, мне постоянно нужны новые произведения, чтобы включился «механизм», который будет меня подталкивать, мобилизовывать, создавать чувство опасности. Но, возвратившись к нему через несколько лет, я поняла, что кроется за внешней виртуозностью. Я услышала прежде не воспринимаемые пласты неосязаемых миров, я увидела игру света и тени, почувствовала драматичность интонации, которая редко связывается со скоростью движений.
… Вся наша жизнь в искусстве интерпретации - снимать верхние пласты и добираться до глубинных сумеречных. И тогда проблема виртуозности решается, она просто отменяется как элементарная.

О Шопене
Шопен – это всегда очень хрупко, не для большой массы, его музыка как будто обращается к каждому сидящему в зале. Не случайно на концертах Шопена бывает такая потрясающая тишина. Шопен! Он весь будто сомневающийся, в его гармониях – и особая чувствительность, и нежность, и печаль, и жалость. В его произведениях – в основном в паузах – вся невысказанность, противоречивость, многослойность и многоликость шопеновской души! Кажется, что звуков не хватает, чтобы выразить всю палитру, всю тонкость прикосновения. При этом, у Шопена к строгой, логически выстроенной мысли добавляется и необыкновенное изящество (можно сравнить с «великой мыслью в математически выверенных формулах» Баха»). И пальцы при исполнении его музыки должны быть всегда легкими и, одновременно, глубокими, напряженными, чуткими.

О Сонате h moll
Я очень долго «подбиралась» к h-moll-ной сонате. Она ставит какие-то «замки» перед каждым исполнителем. Несмотря на то, что очень многие пианисты ее играют в молодом возрасте – и студентами, и в школе, – мне кажется, что ее образный строй настолько велик и значителен, что без жизненного опыта, без зрелых установок к ней подходить бессмысленно. Она не откроется. Существует перед этой музыкой пиетет, особенное уважение и понимание, что она – на века, что не надо торопиться ее играть, надо подготовиться ко встрече с ней.
И вот, наконец, решилась – пробую. Точно знаю, что мне что-то открылось в ее третьей части, нащупала что-то в четвертой. Первая и вторая части пока недоступны. Я понимаю и чувствую их, но это не стало пока моим убеждением. Пока играю, эмоции, которыми полна моя душа, мое сердце и голова, – воспринимают и передают опыт поколений. Но своего слова в этой музыке я еще не сказала. И отношусь к этому абсолютно спокойно. Потому что эта соната – энциклопедия жизни мирового духа. Соната – достойный собеседник, только, чтобы «разговаривать на равных», наверное, надо еще пожить, помудреть, что ли.

О концерте в церкви Сан Луи Дома инвалидов
Когда мне предложили играть в Церки Сан Луи Дома инвалидов, в самом сердце Парижа, национальной святыне французов, в храме, где хранится прах императора Наполеона, в серии «Выдающиеся исполнители современности» я подумала: как удивительно демократичны французы! Они сделали усыпальницу Наполеона живой. Музыканты и публика ежедневно будто общаются с духом великого француза, привнесшим величие и гордость нации.
В программу концерта я включила произведения Баха, Бетховена, Шуберта, Листа, выбирая пьесы, которые должны были прозвучать особенно величественно в этом храме в условиях акустики с повышенной реверберацией.
Я помню как вышла на сцену после торжественного представления и, сев за рояль, посидела несколько секунд в тишине, как будто бы получая духовную поддержку и ощущая устанавливаемую связь с вечным миром.
Абсолютно очевидно, что в этом зале есть эта атмосфера высших энергий…